Каскад Нивских ГЭС

Три неполных года я проучился в Ивановском энергетическом институте. Первые три семестра более или менее успешно, четвертый уже с хвостом по физике на осень, а после шестого, даже не дожидаясь летней сессии, подал заявление об уходе. Мало того, что я бросил институт, окончательно запустив учебу, так я еще и женился. Пожалуй, большей обиды и огорчения я в жизни своей не доставлял родителям, чем летом 1960 года.
Отец сказал, чтоб я искал работу. Он работал главным инженером Каскада Нивских ГЭС, и раз так сказал, значит, туда нечего было и соваться. Нечего было соваться и на Кандалакшский алюминиевый завод - ведущее предприятие города. Я поехал в порт. Мне предложили работу матроса на плавкране. Я бы согласился, выбора у меня не было. Но тут на каскад Нивских ГЭС приехал заместитель министра энергетики Мальцев. Ужинали они с отцом, и отец поделился с ним своими проблемами по моему поводу. Как я потом узнал, Мальцев, выслушав отца и его соображения о моей судьбе, сказал:
- Нет, Михаил Орестович, Вы не правы! Своим детям надо помогать.
И отец, сменив гнев на милость, принял меня рабочим в гидротехнический цех Каскада. Я вышел на работу. Ну, какой разряд мне присвоили? Конечно второй, т.е. подай - принеси. Первый день работы был достаточно познавательным. Меня дали в подручные к маляру - штукатуру и мы вдвоем подлатывали стены трансформаторной будки на регулирующем сооружении ГЭС-1. Когда я стал отколупывать старую потрескавшуюся штукатурку, которая того и гляди отвалится сама, мой шеф остановил меня, сказав, что она еще подержится. Нечего, мол, лишнюю работу делать. А в обед он, не стесняясь, что я сын главного инженера, взял маленькую водки, выпил ее, потом подремал, лежа на солнышке возле той самой трансформаторной будки, и только потом продолжил работу уже в приподнятом настроении.
Потом я участвовал в достаточно уникальной работе. Меня назначили в бригаду, которой было поручено менять древесину на деревянных напорных водоводах ГЭС-2, длиной 96 и диаметром 4 метра, отслуживших более 25 лет. Кроме своей уникальности, эта работа еще и хорошо оплачивалась.
Между тем, еще до поступления на работу, я сходил к военкому, объяснил ему свои обстоятельства, и сказал, что хочу продолжить учебу в институте заочно, но боюсь, что три года службы в армии сведут на нет все мои нынешние знания. Военком, со звучной фамилией Блюденов, оказался понимающим человеком, и ответил мне:
- Учись, послужить всегда успеешь.
И все последующие годы давал мне отсрочку от призыва на очередной призывной комиссии. Я послал документы в Ленинградский Северо-Западный заочный политехнический институт, где уже учился к тому времени мой друг и одноклассник Гриша Даварашвили.
В октябре 1962 года моя рабочая карьера закончилась. Поскольку я был восстановлен на четвертом курсе института, меня назначили дежурным инженером Нива ГЭС-1. Так я стал энергетиком.

В 1965 году мы с Гришей Даварашвили защитили дипломы, в первый и последний раз поссорившись, и именно на защите. Мы просто не поделили доски. У обоих было много чертежей, и они не размещались на двух досках аудитории. Мы шипели друг на друга, отталкивая один другого, но как-то из положения вышли. Получили отличные отметки, получили дипломы, значки, и, естественно, обмыли это событие. Ну, а основное обмывание уже было, конечно, дома. С родителями, любимым начальником Крюковым Владимиром Александровичем – начальником Нива ГЭС-2, на которой мы с Григорием уже тогда работали, друзьями и коллегами. Крюков был отличным мужиком, опытным и грамотным инженером. Жаль, что он рано ушел из жизни – в сорок два года он скоропостижно скончался от инфаркта. С ним, кстати говоря, как-то произошел курьезный случай.
В подводящий бетонированный канал ГЭС-2, довольно часто попадали лоси. Попав в канал, сами они выбраться не могли, т.к. откосы канала были достаточно крутыми, и течением их сносило в напорный бассейн ГЭС, где они и плавали, не зная, что делать дальше.
На такой случай на станции была уже опытным путем разработана схема. На ГЭС снижали нагрузку, чтобы уменьшить течение, вызывали пожарников, те перекидывали поперек канала веревку, и этой веревкой по рогам подгоняли лося к повороту канала, где откосы были более пологими, и лось выбирался на берег.
Но на тот раз лось долго пробыл в канале, долго сам пытался выбраться, избил до костей свои ноги, и, когда, наконец, с помощью людей оказался на берегу, то практически не мог двигаться, и, в общем-то, был уже не жилец. Его привели к зданию ГЭС, привязали к ограде, и вступили в переговоры с милицией на предмет отстрела лося и сдачи его в столовую. Милиция сама решения не приняла, сославшись на охотсоюз, в чьем ведении были лицензии на добычу лосей, но был нерабочий день, и решение судьбы лося отложилось на какое-то время.
И вот поздним вечером едет на велосипеде на смену ничего не подозревающий Крюков, временно разжалованный за драку с подчиненным персоналом из начальников в дежурные инженеры, и, поравнявшись с чем-то чернеющим у забора, получает такой мощный удар копытом, что падает с велосипеда и ломает руку. А бедняга лось тут же издыхает, не порадовавши клиентов столовой своим мясом и печенкой на шестнадцать фунтов, как любит говорить мой приятель Дещеня Николай Тимофеевич.